Чёртово озеро

  -Ничо, вроде, озерко та. Я, правда, думал, что поболе оно, а тута саженей двести  всего. А, гляди ко, кругло то како, как в миску большую налито.
   Действительно, озеро, при взгляде с высоты, выглядело абсолютно круглым. Ни мысочков, ни перешеечков. В тёмной воде отражались заросли противоположного, густым кольцом деревьев окружившие озеро, берега, несколько размытые,  растущим на мелких местах камышом.
   -А глыбко оно, знаш как, жуть - произнёс Григорий жмурясь.  - Дед мой хотел, было дно померять, так веревки т не хватило, а в ней никак саженей тридцать было. Прям безна кака то,- передёрнул он плечами.
   -Да баял ты уж об глубине та. Как мы сетку  та будем ставить? На той стороне, что ль, там вон камыш, должно быть мелко.
   -На той, на той поставим. С энтого то нельзя, сразу глыбко.- Гришка пошмыгал носом, -эх, и караси здеся. Дед баял, фунтов по десять, а то и поболе. Годков двадцать назад, он бывал часто тута. Лавливал отменно! Вот, токмо, назад тяжко волочь, рыбу та. Но, раньше то, хоть тропа кака-никака была, а, теперича, заросла вся. Эвон, как мы с тобой намучились. Энто с пустыми то коробами. А ну, рыбы наловим, много ль упрём та?
    - Ну, пудков пять-шесть я сволоку, - самоуверенно произнёс Федя, - да ты, пару, глядишь, с деньгой будем. Короба у нас хороши, травкой, котора рыбу хранит - запаслиса. Переложим кажыну рыбину, не стухнет.
   Действительно, огромные короба-корзины, с любовью и тщательностью сплетённые из очищенных от коры моченых ивовых прутьев, с хорошо подогнанными наплечными ремнями, заслуживали внимания. В них были сложены кой-какие харчишки, нужный в дороге припас, да инструмент. В одной из них была уложена тридцати метровая сеть трёхстенка, плетёная из крашеной в зелёный цвет суровой льняной нити, да травка особая, сохраняющая рыбу от порчи. Здесь они не рассчитывали найти её, а потому прихватили  с собой.
   -И чё энто озеро ,,чёртовым,, кличут? Озеро, как озеро, глыбко токмо, да водица черновата.
     -Дак вить как, – протянул Григорий, - ране то оно Карасиным прозывалось. А вот годков пятнадцать тому, чертовщина кака  то стала проявляться здеся. Ну, народ то и испужалса. То один, то другой небылицы плетёт о ём, озере та. Вроде, как чертей видали тута, ну и отхлынул народец, рыбачки там, охотники, а озеро Чёртовым и прозвали. Сторожка рыбацка, вродя, как должна ба сохранитца. Ишшо ба лодку найтить, была тута кака та долблёнка. А ня то плот сварганим, если чё.
   -Ладно, - произнёс Фёдор - пошли, што ли, сторожку искать, вечер скоро. Да и пожрать ба надо, да сеть разобрать, попуталась, должно быть
   Они, проскальзывая на склоне, в густой, по пояс, траве стали спускаться с холма.
   Странновата была эта пара, их привязанность друг к другу, их дружба. ,,Не разлей – вода,, говорят о таких, или ,, куда иголка, туда и нитка,,. Всегда и везде вместе.      Товарищи смеялись:
   -Вы как, женитесь когда, одной семьёй будете жить, али одну жену заведёте на двоих?
   Друзья отшучивались.

 Друг на друга они были совершенно не похожи. Несколько медлительный, высокого роста и мощного телосложения Фёдор, был черноволос, с ясными, искрящиесями голубыми глазами. Красиво посаженная на широченные, косая сажень, плечи, темнокудрая голова с чёрными вразлёт бровями, с тонким, прямым носом. Яркий, резко очерченный рот, обрамлённый усами и небольшой, курчавой бородой. Раскатистый бас при разговоре или смехе, открывал чудесные, белые зубы. В сочетании с мощным, мускулистым телом, весь облик тридцатилетнего красавца, сводил с ума весь женский пол, где бы ни приходилось быть обладателю столь роскошного мужского тела.
   В противоположность Фёдору, Григорий был быстр, энергичен, решителен в действиях.
    Невысокого роста и вроде бы, не крепкого телосложения, он был весьма вынослив и жилист. О таких говорят: ,,Там где мускула не хватит, там он жилой возьмёт,,.
    Светлые волосы, слегка отдающие в рыжину, широковатые скулы, нос картошечкой, немного сутуловат, с длинными, цепкими руками. Такие же, как у Фёдора, голубые глаза, составляли, пожалуй, и всё внешнее сходство приятелей. Умный, изобретательный, Григорий, был необыкновенно добр и отзывчив. А такие великолепные качества, как честность, верность, надёжность и прямота, сближали обоих обладателей этих свойств, делая их дружбу ещё более крепкой и неразрывной. Друзья прекрасно понимали и дополняли друг друга.
   Озеро, к которому они спускались по крутому склону, по мере их приближения к нему, исчезало из поля зрения, становясь невидимым  из-за  деревьев и густых кустов орешника, в изобилии произраставших на берегу озера и местами делавших заросли просто непроходимыми.
   -Во где, пропасть орехов то, по осени будет - сказал Фёдор, - надо будет придтить!
   Чертыхаясь и вспоминая всех святых угодников и Мать Пресвятую Богородицу, продрались, наконец, к озеру. Берег был невысок, сух. Кое- где, упавшие в воду деревья , наклоном своих стволов, показывали крутизну дна. Из-за деревьев и кустов ивы, ни в одну сторону толком ничего не было видно. Фёдор вытер рукой лицо:
   - Давай, Гриня, ты дуй направо, я налево. Наткнешься на сторожку – свисни. Я тож посвищу. 
   Разошлись.Не пошло и минуты, как Фёдор услышал резкий Гришкин свист, а затем крик, эхом прокатившийся по озеру и нарушивший его многолетний покой: -Фе-е-дька, давай сюды-ы-ы! Тута она-а-а и челно-ок здеся-я!
   Фёдор,  с большим трудом, пробиравшийся сквозь заросли кустов вдоль берега, повернул назад и скоро вышел на небольшую полянку, почти чистую от поросли. В глубине её, под деревьями, около неказистого, бревенчатого строения, с криво торчащей жестяной трубой, стоял Григорий.
   -Вота она, тута. Стоит ишшо! 
Небольшое, тёмное окошко без стёкла смотрело в сторону озера. Досчатая, грубо сколоченная дверь, была прикрыта и подпёрта колом. Казавшаяся издали зеленоватого цвета  избушка и крыша её, вблизи оказались покрытыми зеленым, кустистым мхом.
   -Ну, как, - спросил Гриня, - войдём, што ль?
   Сбросив   наземь короб, Фёдор пнул ногой кол, который отлетел в сторону, переломившись на две части. Дверь, скрипнув петлями, чуть отошла. Взявшись рукой за грубую, деревянную накладку, служившую вместо ручки, Фёдор осторожно приоткрыл заверещавшую дверь, и приятели заглянули внутрь.
    Скудный свет из маленького окошка, не позволил им сразу рассмотреть внутренность избушки, но когда глаза привыкли к полумраку, они увидели в левом углу, почти под окошком, стол, грубо сколоченный из тонких, обтесанных топором с верхней стороны, бревнушек. По обе стороны - скамейки из жердей. На углу стола, притулился сиротой, закоптелый котелок, а рядом с ним две жестяные кружки, одна из которых лежала на боку. В углу сложенный из камней очаг, а над ним почерневшая от дыма и времени воронка - вытяжка, как в кузне. Присоединённая к верхней её части труба, другим концом входила в скат крыши. На полу, перед очагом, какая то тёмная масса, оказавшаяся пересохшим сеном. В избушке стоял, еле уловимый запах дыма, мха, трав и тления. И тут они увидели, что все стены избушки увешаны пучками засохших, неведомых теперь растений, которые так и не обрели своего хозяина.
    Осторожно перешагнув порог, Федор, потопав ногой по полу и, боясь провалиться, сделал несколько осторожных шажков в сторону стола. За ним, с опаской, последовал Гриня. Фёдор сел на скамью, попрыгал на ней:
    -А ведь не сгнило ничо, сухо. Чудно, крыша хороша!
    Он постучал костяшками пальцев по бревнушкам стола и скамье. Раздался отчетливый звон сухого дерева.
   -Вот, то да,– удивился Гриня – надо же, сухотень какая. Вот то баско. Ни мокринки, ни гнилинки. Живём Федька!
    -Да чё ты радуешься то, - пробурчал Фёдор, - мы чё, не можем у костра переночевать што ли? Обязательно в избушке? Не хочу я в ней спать. Хоть и конец летечку, но не осень жа.
   -Нет, Федь, ты подумай. Мы с тобой, после того, как лет пятнадцать, никто в ней не был, будем спать здеся! Знаш, это даже, как то оченно антиресно, хоть могет и не по себе маненько. Говорят, што в старых домах сны больно антиресные.
 -Да чё ты лепишь то. Заладил ,,антиресные, антиресные.,, А привидений каких, не хош повидать? Лешака, русалку аль чертяку какого?
Гришка задумчиво поскрёб затылок:                                        
   - А чё, я согласный, Оченно даже антиресно!
    -Тьфу, заладил одно. А как увидишь чертяку – так и обоссисся, али ещё што, похуже! Давай ка, пойдём, лодку глянем, да сетку разберём. А, ня то, могет ишо, плот варганить придётца.


   Подойдя к берегу, Фёдор увидел, лежащий на двух козлах, перевёрнутый кверху днищем, достаточно большой челнок, выполненный в форме корыта. Передняя часть судёнышка была немного заострена, корма с полкой, служащей, по-видимому, сиденьем, обрублена. Днище тщательно просмолёно. Друзья осторожно перевернули лодку. Оказалось, что и внутри челнок был просмолен, сух и чист. В носу и в середине вделаны сидения. К передней части лодки было приделано ржавое, металлическое кольцо, к которому была привязана полуистлевшая веревка. На толстых бортах приспособлены железные накладки с отверстиями под уключины вёсел.
   -Батюшки, - воскликнул Гриня, - а вёсла то где? Может в избушке? -  И он помчался искать вёсла. Фёдор несколько раз стукнул кулаком по лодке и остался доволен.
   -Вота, – услышал он крик Григория, - нашёл!                              
К берегу бежал его дружок с вёслами в руках.                     
   - За скамейкой, у стенки были.
   -Ну, давай, теперича, спустим наш кораб на воду, спытаем, - подытожил Федя.
     Взявшись за нос и корму, друзья приподняли лодку и понесли к воде.
   -Чижолая, однако - пробормотал Гриня, держась за корму.
Опустив судёнышко на самый край берега, они осторожно спихнули его в воду.
   -Поддержи-тка, - забираясь внутрь и вставляя уключины в гнёзда, попросил Фёдор.
Сев на скамью и поплевав на ладони, взялся за рукоятки вёсел:
   - Толкани. И-эх, пошла!
    Развернув лодку носом к противоположному берегу, он сделал небольшой гребок, ещё, потом гребанул сильно, резко. Лодка стала быстро удаляться от берега.
   -Федька, - заорал Григорий, - ты больно то не увлекайся. Смотри, не утопни раньше времени. Давай назад. Будем сеть разбирать, да пожрем хоть чуток. Брюхо всё, аж, стянуло. Кишка - кишке бьёт по башке!
   Фёдор, описав небольшой круг, ткнулся носом в берег.
  -Ишь ты, ходкая какая. Соскучилась, чай, по воде та, - выбираясь из лодки, произнёс он.
   -Я за топором слетаю, да пару  колов сварганю, - сказал Григорий и помчался к избушке. Выбрав, в густотени берёзового молодняка, прямые, высокие деревца, он срубил их.  Очистив от ветвей и разрубив на несколько частей заострил их, и полукругом повбивал  в мягкий, податливый грунт. Достав из короба сеть, друзья осторожно распустили завязки и развесив её на кольях, стали поправлять запутавшиеся в ячейках сетки поплавки и тяжёлые, каменные грузила.
    -Ну, вот и баско, - оглядывая сеть, произнёс Фёдор.  - Всё вродя. Теперича соберём её, навострим и в лодку. Токмо не запутать ба.
  -Да опосля соберём та, давай-ка  харчи-иш-ки доста-а-нем, да кинем на зубок и перекуснём чуток, - пропел Гриня. - А где жеванём та, в избушке, али здеся, на бережочке?
  -Скажешь тоже, в избушке, - сплюнул на землю Фёдор, - давай здеся.
    Разложив на куске рогожки нехитрую снедь, друзья, наконец ощутили сладость пищи при голодном брюхе.
   -Ух, ты, – вгрызаясь в горбушку хлеба и аппетитно хрустя луковицей, мычал Гриня, - скусно то как! А чё,- проглатывая кусок, продолжал он, -  могет  по глоточку нашей огненной, а? Суховато как- то.
   -Ну, нет, - запротестовал Фёдор, в иной раз, с удовольствием поддержавший бы предложение друга глотнуть самогонки.
   -Вот сеть поставим, а вечерочком, на сон грядущий и хлебнём.


    День клонился к вечеру. Солнце почти касалось верхушек деревьев на взгорке противоположной стороны озера и скоро должно было скрыться, погрузив всё в тень. По бледно-голубому небу медленно проплывали лёгкие серебристые облачка. Где то далеко куковала кукушка.  Хотя лёгкий ветерок лениво и пошевеливал листву  деревьев, поверхность озера была совершенно гладкой, зеркальной.
   -Давайко-ся мы пошевеливаться, - посмотрел на солнце Фёдор, - поехали.
Тщательно собрав сеть, они пошли к челноку.
   Много раз друзьям приходилось ставить сети в самых разных водоёмах. Лавливали рыбу и в заводях быстрой Вятки и степенной Моломы. В мелких, узких речушках и озерах разных калибров. Приходилось  промышлять и с рыболовецкими артелями на Каме. Они были единодушны, в своих исследовательских стремлениях, познать, что- то новое, неизведанное. Других людей, незнакомые места, новые ощущения. Шустрый, быстрый в действиях Григорий, был скор и на выдумки. В Фёдоре он нашёл прекрасного единомышленника, которого так же влекло куда-то, что-то манило, притягивало незнакомое.
   Григорий, аккуратно разложив  сеть на корме, и устроившись  на носу лодки, бодро изрёк: - Айда, вперёд!
  -Ишь, раскомандовался, командир - проворчал Фёдор, разворачивая лодку носом к противоположному берегу.                      
Заскрипели уключины, зажурчала вдоль бортов лодки вода, от мощных гребков Фёдора.


   Спустя час, они, поставив сеть вдоль камыша, на мелководье противоположной стороны озера, возвратились к своей полянке. Надвигались сумерки, но из-за леса бодро всходила полная луна.
   -Эх, припозднились мы с тобой, Гриня, - с сожалением произнёс Фёдор, - к ночи не подготовились. Давайко-ся, чичас ты, пока ишшо видать чуток, наруби веток берёзовых пару-другую охапок, на пол в избушке покидаем, а я поприметил сухие валежины. Попробуем очажок развесть. Да и сенцо та старое, повыкидать ба надо.
   Вытянув нос лодки на берег, чтобы не уплыла, не дай Бог, каждый занялся своим делом.
Через двадцать минут, стены избушки, много лет не видавшие живого огня, озарились трепещущими бликами, а друзья сидели за древним, видавшим виды столом. Посреди его, в окружении нехитрой закуси, возвышалась, его величество, бутылка первача.     На краю стола теплился огонёк свечи, припасённой Григорием для этого случая. Её язычок пламени и огонь очага, бросали на стены фантастические, колеблющиеся тени, придавая полумраку избушки некую таинственность, волшебство и ожидание чего- то необычного.
    Кашляя и протирая глаза от плохо уходившего дыма, Фёдор плеснул в кружки самогонки и, пополоскав их, выплеснул содержимое в угол.
   -Да ты чё делаешь та, - возмутился Гриня.
   -Не вякай, Гришуня. Знаю чё. Хозяину тож плескануть надоть.
   -А и верно, забыл я про ёво. Давай плескай и мне - подвинул кружку Григорий.
   -Слухай, а ведь этак мы с тобой, чего доброго и угореть могем, - ворчал Федор, разливая самогон.
   -Ветерка нет, вот и плоховато вытягиват. А, ня то, ковырнуть в трубе надо ба. Могет и пауки забили всюю дыру та. Ну да ладно. Давайкося, выпьем сначала, душа притомилась ожидаючи, поиссохлась вся, а ужо потом и глянем. Так чё, за рыбалку?
    -Давай, за её – согласился Фёдор. Звякнули кружками Выпили. Крякнули. Занюхали корочкой и зажевали, начиная долгий разговор о житье-бытье, о том и о сём, не забывая добавлять в кружки, и со смаком уничтожая со стола съедобную благодать  ночного застолья.
    Притушив, едва теплящийся остаток свечи, друзья добрались до своих благоухающих постелей и с кряхтеньем растянулись на них. В очажке дотлевали последние угольки. Паутина в трубе сгорела, и дым хорошо вытягивался. Угара не чувствовалось. Тепло и мрак небольшого помещения приятно обволакивали, создавая почти домашний  уют. Григорий тут же захрапел, а Фёдор, укладываясь поудобнее, долго ещё ворочался, перебирая в голове события минувшего дня. Но усталость, выпивка и еда сделали своё дело, сон смежил веки. Заснул и Фёдор.


     Что- то больно щёлкнуло его по лбу, заставив мгновенно проснуться. В помещении была абсолютная, кромешная тьма и Федор, поначалу, никак не мог сообразить, где он и что с ним.   Наконец сознание полностью восстановилось. Он дотронулся рукой до лежащего и тихонько сопевшего рядом Григория, нащупал ударивший его предмет. ,, Так, похоже на щепку. Кто ж это там балует? Но где же окошко?,, Там где должно было быть отверстие окна – было темно. ,,А ведь луна полная и на  улице светло, как днём. А там чернота. Да что ж это такое?,, И вдруг, в том месте, где было окно, он отчётливо увидел два горящих уголька, чьих то глаз, которые, помаргивая, разглядывали его и лежащего рядом Григория. Непонятная истома, охватила Фёдора. Нет, не страха, страха не было. Все тело онемело и лишилось способности двигаться. Он не мог шевельнуть рукой, не то, что поднять её, что бы осенить себя крестным знаменем.
  ,,Мать Пресвятая Богородица, защити, помоги, избавь от наваждения”! - лихорадочно  молил  про себя Фёдор, сознавая свою беспомощность, перед колдовской силой бесовских глаз. Кто- то ехидно фыркнул,  на мгновение отпрянул от окна, и Фёдор, на фоне
появившегося светлого пятна окна, отчетливо увидел тёмный силуэт небольшой головы с остренькими, оттопыренными ушами и, о ,,мать честная,, с небольшими рожками на голове. ,,Господи, спаси и помилуй! Да ведь это чёрт! В сам деле, чёрт, чтоб ты провалился!,,
   Как бы в ответ на безмолвную, горячую речь Фёдора, в окошко вдруг полетел целый каскад, поток, больших и мелких щепок, которые пребольно стукали его по голове лицу, телу. Неожиданно вернулась способность двигаться, и Фёдор прикрыл лицо руками, спасаясь от болезненных ударов. Григорий спал, ничего не чувствуя.
    -Мама родная! Да что жа энто деется та? Хватит, нечистая сила, будя измывацца та! - прохрипел тихонько Фёдор. На   громкий крик духу не хватило. Как будто услышав слова его, удары и шлепки стихли. По крыше пронесся лёгкий топоток. Избушка вздрогнула, встрепенулась, затряслась в лихорадке, как живая. За стеной раздался  неожиданно   душераздирающий, не человеческий вопль и такой омерзительный хохот, что у Фёдора прокатился по телу мороз, и волосы встали дыбом. Да, таких звуков человек издать не может. На Фёдора вдруг напала неудержимая икота и  до судорог, дрожь. Все тело кидало и гнуло, как в припадке. 
   -Гриня, Гриня, проснись,проснись паразит, проснись сукин сын! Гринька!! 
Никакой реакции. Он с трудом разгрёб покрывавшие его щепки, а это, на ощупь, были именно они, и, сотрясаясь от колотья, оскальзываясь и теряя равновесие, на полусогнутых ногах, подобрался к окошку и выглянул. На него глянула яркая, полная луна. Ему, вдруг, на мгновение, почудилось, что она ехидно улыбается и как будто издеваясь, спрашивает: ,,ну, что приятель, струхнул малость, наложил в  штанчики?,,
   -Дура толсторожая! - держась за косяк, с трудом проговорил Фёдор. Подойдя к двери, он, перекрестясь, отворил её и, глубоко вздохнув, пересиливая себя, шагнул за порог. Огляделся. Тишина резала уши. Настороженный взгляд, искал хоть какого то движения, но его не было. Поверхность озера была скрыта под толстым слоем голубого тумана, в котором едва проглядывались контуры противоположного берега. Утихшая было дрожь, снова начала доставать Фёдора, но это уже было действие ночной прохлады. Зайдя за угол избушки, он помочился и поспешил в тепло помещения, где счастливый Григорий, скрытый под слоем щепок, виртуозно выводил почти соловьиные рулады. Ощупью Фёдор добрался до своего места и растянулся прямо поверх щепок. Думая, что  теперь не заснёт до самого утра, он принялся размышлять об удивительном происшествии, не предполагая, что их ждут ещё более удивительные.

    
    Проснулся он от крепкого тычка в бок и голоса Григория:                                 
- Ты что энто, Федюня, заболел што ли, али совсем с ума рехнулся?   Откедова стоко щепок припёр, заместо одеяла решил прикрыться? Ну и отмочил ты штуку, это ж надо!
    На улице было совсем светло и в избушке вполне хватало света, что бы рассмотреть, что пол в ней был на аршин засыпан, свежей сосновой щепой, на которой восседал Григорий, недоуменно оглядываясь и протирая усердно глаза.
   -Да и откедова здеся сосна, я штой то, ни одной не видал? Берёзка, осинка, ёлка – энти есть, а сосны нетути. Где ты её надыбал, да и зачем энто всё?
   -Слушай, Гришуня, - с волненьем сказал Фёдор, вспоминая пережитое, - тута ночью такое было, такое…!  И он подробно рассказал о ночном приключении.
    Григорий со вниманием всё выслушал, помолчал, задумчиво почесал в затылке и растянув рот в кривой ухмылке, ткнул кулаком в плечо Фёдора:                                 
  -Брешешь ты всё, Федюня, разыгрываш меня. Сон свой рассказываш.
  -Больна нада разыгрыват тебя - вспылил Фёдор. -А энто чё? – стукнул в сердцах рукой по толстому слою щепы.- Да мне полночи токо таскать её надоть. А ишшо нарубить, где то б. Да вот те крест святой не брешу! - перекрестился Фёдор, доставая из-за пазухи крест и целуя его. Григорий продолжал недоверчиво смотреть на него, всё ещё сомневаясь в правдивости его рассказа.
   -Ну ладно, ладно. Будя вопить та. Было, так было,- примирительно произнёс он.
    Оскорблённый недоверием друга, Фёдор, так и сидевший на щепе,  некоторое время ещё дулся, затем поднялся: - Иди, по стопарю на опохмелку кинем, да верно уж пора и сетку проверить.
   В несколько расстроенных чувствах, друзья сели за стол и плеснув в кружки самогонки, хмуро чокнулись:                     
   - Ну, давай!                                                                   
И они вяло, стараясь не встречаться взглядами, начали доедать остатки вчерашнего  ужина.
     На улице их встретило ясное, погожее утро. Похоже, что солнце, находящееся где то за их спинами и не видное из-за деревьев,  было уже достаточно высоко, так как противоположный берег озера был светел и хорошо просматривался. С поверхности озера исчезали последние клочья тумана. Небо поражало своей бездонной голубизной. Прохладный, чистый воздух, проникая в легкие, вызывал лёгкое головокружение, сходное с ощущениями вызываемыми рюмкой вина.
   -Ии-эх-ха-ха,– пропел Григорий, – хорошо то как!
Друзья не спеша, направились к озеру. Не доходя до лодки с десяток метров, Фёдор вдруг резко остановился:                        
   -Ну к, стой ка! – почему то шёпотом произнёс он, - смотри- ка! На корме!!                                                                                    На корме лодки, свернувшись в тугой, черный комок, лежала собака. Григорий сделал несколько осторожных шагов к лодке.
   -Эй, хватит спать, пора вставать! – громко произнёс он. Такой реакции на слова Григория друзья никак не ожидали. Собака стальной пружиной на метр подлетела кверху и, распрямившись в воздухе, упала на корму на задние лапы, при этом деревянно стукнув ими о доску. Лишь на мгновенье увидели незадачливые рыбаки, полный негодования блеск маленьких, узко посаженных красноватых угольков глаз, да маленькие рожки на круглой детской головке. В следующий миг небольшое тельце, высоко подпрыгнув и описав в воздухе дугу, почти вертикально вошло в воду, оставив после себя лишь расходящиеся круги. Гришка с размаху грохнулся задом на песок берега.
   -Да э-эн-то чёж тако? – заикаясь, произнёс он.- Ба-а-тюшки-светы, никак сам чертяка был!
   -То-то и оно, што сам. А ты мне, дура, не верил! - ожесточённо дёргая себя за бороду обеими руками и яростно царапая голову, проговорил Фёдор. Друзья остолбенело уставились друг на друга, не в силах говорить. Долго они сидели на берегу, молча переваривая виденное.
   -И чё же мы теперича делать будем? - опомнился Григорий.
Федор, раздумывая, молчал.
   -Што жа, – после долгого молчания, наконец, произнёс он, -уходить нам отседова совсем пустыми, ну, вроде бы как, обидно. Да и сетка стоит. Надо ба снять, жалко оставлять та.
   -Слушай, Федюха, могет  плюнем на всё, соберем свои манатки, да и айда с Богом отседа, а? – простонал Гриня. -На хрен и сетку эту, жисть та  дороже. А ну, как утопит нас посерёдке озера черт от этот, али ишшо кто? Ведь кто ж его ведает, кака тут друга дъявольщина имеется! Пошли, а? - просительным тоном закончил он.
  -Нет, Гриня – сказал Фёдор, - ты как хош, а я поеду сетку сниму. Она денег больших стоит. Не оставлять жа чертякам на память. 
   Он решительно встал и пошёл к лодке. За ним, постанывая и ругаясь, поплёлся Григорий.
   -Стой-ка, – приостановился Фёдор, – сбегани, Гришуня, за топором, да выруби шестик подлиньше.  Попугаем чертяк ежли что                                                                                         Григорий охотно помчался выполнять просьбу друга, лишь бы подальше быть от страшного озера. Но как ни крутись, а в лодку всё же пришлось сесть и ему.


   Мощные гребки Фёдора позволили судёнышку быстро преодолеть водное пространство, отделяющее их от другого берега. Осторожно подгребли к поставленной сети. Колья, к которым была привязана сетка, стояли на месте, но поплавков не было видно.
   -Што такое – приподнялся в лодке Григорий, - где жа сетка та наша, не видать што та?..
Фёдор, развернув лодку, подплыл к ближнему колу, наклонился вглядываясь, опустил руку в воду :
  - Фу-у-у!  А то я ужо спужался. Ну, тута она тута,  вота и верёвка, токмо под воду ушла с поплавками вместе. Нутко, дёрнем, подернем, - ухватившись за шест и потянув его к верху, произнёс он.   От его усилий, челнок погрузился в воду чуть не по самые борта.
   -Ух, ты, как подзасосало-то. Гриня, иди-ка, подмогни, давай вдвоём потихоньку.
Григорий подобрался к корме и они, осторожно покачивая лодку, начали вытаскивать шест, с привязанной к нему сеткой. Вытащив и бросив его на носу лодки, взялись за верёвку и стали перебирать её, подтягивая судёнышко. Показались поплавки.
  -Мама родная – сдавленным голосом произнёс Григорий, - ты глянь, што деется то!
Вся сеть была забита рыбой. Фёдор, с трудом вытянул край сетки на борт лодки. Огромные, круглые, как поросята, золотистые караси, тяжело заворочались на дне лодки, запутывая сеть. Фёдор крепко прижал рукой к борту лодки шнур сети, а Григорий, восхищённо ругаясь, освобождал запутавшихся рыбин.
     Больше часа освобождали они сеть от фантастического улова. Лодка, почти до бортов наполненная живым, червонным золотом, стала неповоротливой, тяжёлой. Некоторые караси, лежащие в лодке сверху, на горе своих собратьев,  подпрыгивая, выскакивали из-под сети накрывавшей их и плюхались с громким плеском за борт. Из оставшейся части сети, друзья, вынув рыбин, просто отпускали их в воду. Наконец, вся сеть была собрана.
    -Вот так-та-а-к,  - протянул Григорий, - и чё же мы с энтой рыбой делать то будем? Здеся её пудиков за двадцать будет! Ежели б лошадку хорошую с телегой, да дорогу каку-никаку, увезли б.
    -Вот, што – задумчиво произнёс Фёдор, -  можно б коптильню сварганить, так соли у нас мало. Придётся, однако, лопатки стругать, да в берегу запруду копать, да решётками загораживать и туда карася запускать. А потом делать несколько ходок домой.
   -Ну, отец мой, совсем ты одурел от жадности. Да мы с тобой  за энти ходки, ноги-то, до жопы сносим. Не согласный я. Давайкося выкинем к чёрту  рыбу энту, обратно в озеро, оставим себе немного, да и домой с Богом!
   -Да ты што, такую рыбу и обратно в озеро? Да ни за што! -вскричал Фёдор, и вынимая весло из гнезда: -Вон бери лучше второе весло, да погребём обратно.
    -Дурак ты, однако, Федька, боком бы не вышла нам энта рыбалка, - зло бросил Григорий, беря в руки второе весло и на карачках, по прикрытой сеткой, расползавшейся под весом Грини рыбе, пополз на нос лодки. С трудом развернув её в сторону противоположного берега, они начали грести, держа весла в руках и стараясь одновременно опускать их в воду.
   -Не серчай, Гришуня, - немного  виновато произнёс Фёдор, -всё будет путём.
     Кой как добрались до середины озера. Размеренный плеск весел да журчанье воды за бортом, разгоняли гнетущую тишину озера.   Солнце уже поднялось высоко над лесом и ярко заливало своими лучами окружающие берега и поверхность озера, создавая слепящие блики, заставлявшие жмуриться наших рыбаков.
     От сильного толчка оба чуть не вылетели за борт лодки. Ощущение было такое, как будто судёнышко налетело на невидимую преграду, или село на мель. Друзья изумлённо уставились друг на друга.
   -Энто ишшо што за черт – выругался Фёдор, - на што-то сели? Нутко, Гришуня, гребанем-ка посильнее. Они яростно принялись работать вёслами, но, сделав по два десятка гребков, убедились, что не сдвинули лодку ни на аршин.
   -А ведь чёрт и есть! - выпучив глаза, и почему-то шёпотом произнёс Григорий.
    -Дайко-ся, я попробую шестом, могет, и в сам деле, сидим на чём.
Фёдор схватил шест и, наклонившись над краем лодки, стал яростно пихать его в воду, пока тот полностью не погрузился.
   -Глыбко. А, нутко, так! – и, взявшись обеими руками за конец шеста, стал водить им под лодкой: - Нету ничё, чисто! - выдохнул он.
   -Мать Пресвятая Богородица, - запричитал Григорий, - заступись, спаси и сохрани!
   -Ну, хватит выть то – в сердцах прикрикнул на Григория Фёдор, - водяной энто с нами балует! - и он, выпрямившись в лодке во весь рост, заорал  на всё озеро:
   -Ах ты, образина длиннобородая! Ты энто чё же вытворяешь, с православными то христьянами? Отпусти нас, сей же час! Не держи лодку, а ня то доберусь я до твоей бородищи, да и повырываю её к чертям    собачьим!                                                                                  Резкий толчок чуть не перевернул лодку. Фёдор, потеряв равновесие, вылетел за борт, а Григорий со всего маху упал спиной на рыбу. Фёдор, вынырнув из воды с вытаращенными глазами, увидел, что лодка начала вращаться на одном месте, всё время, убыстряя своё движение. Верхом на куче рыбы восседал Григорий и беззвучно раскрывая рот, что- то кричал. Фёдор сообразил, что в уши ему попала вода, и поэтому он ничего не слышит. Работая одними ногами, Фёдор несколько раз ударил себя по ушам ладошками и услышал вопль Григория: -Дале, дале-е отплывай Фе-дька! Энто водоворот, во-до-во-рот! За-со-сёт! От-плы-вай да-ле!
   -Гри-и-ня - отплевываясь от воды, заорал Фёдор, - сигай в воду, к берегу поплывём! Сигай скорей!
     А между тем, лодка с Гриней, вращаясь, всё стремительней, начала погружаться в быстро образующуюся воронку. Во вращение пришла и та часть воды, где плавал Федор, и он инстинктивно начал отгребать от края  воронки, пытавшейся затянуть и его. Дикий страх, вдруг, судорогой стянул всё тело, и ему стоило огромных усилий, удержаться на поверхности воды. Лодка с Григорием опустилась уже ниже уровня поверхности озера. С того расстояния, где плавал Фёдор, была видна одна лишь голова Грини, с бледным, судорожно искажённым лицом. Вот исчезла и голова, остались лишь быстро вращающиеся, вытянутые кверху руки. Послышался  последний, сдавленный крик Григория: Проща-ай, Фе-едька, про-о-щай!!! – и всё было кончено. Не осознавая, что он делает, Фёдор изо всех сил, колотя руками и ногами по воде, поплыл к краю воронки и стремительно соскользнул вниз, прямо во вращающееся, страшное, тёмное горло.
    -Держи-ись, де-ер-жи-и-сь Гришу-неч-ка,– хрипло шептал он, - я иду к тебе!!!
   Перед тем, как сознание оставило его, Фёдор успел поднять голову и, высоко-высоко вверху увидел яркий, маленький кружок голубого неба. Потом не было ничего.


    Жизнь медленно возвращалась к нему. Перед внутренним взором вращался калейдоскоп потрясающих цветных узоров, которые, наслаиваясь, друг на друга, создавали совершенно фантастическое буйство красок, сопровождающееся необыкновенной музыкой. Плывя по её волнам, Фёдор ощущал себя крохотной капелькой, качающейся в такт волшебной мелодии.   Хотелось раствориться в этой фантасмагории, быть частью её, навсегда слиться с ней, но какой то голос, настойчиво и требовательно шептал: - Очнись, Федечка, очнись, просыпайся Федюня! Открывай глаза, вставай, вставай, вставай!   
    И Фёдор очнулся. Над ним тормоша его и толкая, склонился Гришка, друг дорогой:
 -Ну, слава тебе Господи, очнулся наконец. А ня то я уж подумал ,что ты кранты отдал.  Ан нет! Ну да ведь мы же вячкие, а вячкие завсегда хвачкие. И огонь и вода, для нас всё ерунда.  Вставай, подымайся Федюня, пойдём рыбку выгружать с лодки.
  Фёдор обалдело уставился на Григория:                                               -Каку рыбу? Кака лодка? Гриня! Да как же ты та живой от остался, не утоп!? Матушка моя, Пресвятая Богородица! Да энто што жа произошло? Я спал што ли, и всё энто во сне видел?
   -Да нет, Федюня, всё энто с нами взаправду было. Хорошо однако, пошутковал  с нами Батюшка Водяной. Ни в жисть ба не поверил, што тако могет быть! - высморкался и снова протёр глаза Григорий. 
    -Вот вить хреновина кака. Это когда в трубу то меня затянуло, я как приклеенный был, не шевельнуться. А уж крутило, – ну прям карусель. Гляжу вверх, а тама токмо неба кружочек, да ты на стенке трубы, как муха прилипшая крутишься. И вить видать всё отменно! Токмо гудёж стоит, да  чмоканье како-то. А дышать лехко было, водицы и не глотнул! Ну, а потом та темно стало совсем, токмо поточки в голове запели, защёлкали. И всё. Больше ничё не помню. Очнулся в лодке у берега. Лежу на рыбе и в небо смотрю. А оно сине-сине, прям безна. И высоко-высоко поточки летают. А я лежу и в башке кручу, сон ли, наважденье ли како, али  взаправду было? Но таки встал, огляделся, смотрю, а в лодке  рыбы та и четвертины нетути. Отпустил Батюшка рыбку та в озеро, но и нам не пожалел, отвалил порядком. Стою, гадаю: да где жа мой Федюня, да неужто утоп, аль ишшо как уморил его Водяной? Стою, плачу. Слышу, кашляет кто-то, пырхает во всю! Я шасть по берегу. Гляжу, а ты за кустом лежишь, ноги в воде, а тулово на берегу. Вытащил я тя, давай отхаживать. Ну, и вота, мы снова с тобою вместе! – радостно закончил Григорий, крепко обнимая Фёдора. Не менее пылкими были  и  объятия друга.
- Ну и ну, вот так-так, - стоя около лодки, и разглядывая оставшуюся в лодке рыбу, качал головой Фёдор, - это ж надо, што сотворил длиннобородый. Ну, да ладно, спасибо, что хоть жизни нас не лишил!
    И он, расправив плечи, набрав полную грудь воздуха, чувствуя как тот живительной силой вливается в него вызывая восторженное, радостное чувство жизни, заорал во всё горло:                                       
-Спа-а-си-и-бо-о,  де-е-ед! Спа-си-и-бо!!!


Эдуард Кочетков. 2007 г. Санкт-Петербург.

- Да помыца то, могет и помоемся, а вот, ужо, попарицца-то, - не придёца. Пар, какой и был в баньке, да весь вышел. Вода и та давно уж остыла, наверно, в тёпленькой  брандаться  будем.
  -Ну, погреемся хоть,  пот да грязь смоем, - утешал Гриня.
        Ещё накануне, друзья повезли в Котельнич зерно ржи, чтобы перемолоть его на  муку. Лето катилось к осени, впереди предстояла длинная зима, как без хлебушка то? Вот и покатили. Рассчитывали по знакомству побыстрее смолоть. Фёдор три года работал в помощниках у мельника, и только год, после смерти старого кузнеца, как начал работать в кузне. Мальчишкой, он много времени проводил в кузне, помогал, приглядывался, сам пробовал ковать.
   Нравилось ему огневое дело. Кузнец, дед Ерофей, наблюдая, как на лету всё схватывает крепкий парнишка, видел в нём своего преемника, но тот, став взрослее, по натуре своей непоседа, ушёл с другом на заработки, побродить, да и мир повидать.    Побродили, заматерели, построили себе с Гришкой по дому, обзавелись жёнами да детьми, и осели. Но счастье Григория оказалось недолгим.
   Были они с Фёдором в отъезде,  а вернулись - окаменели. Вместо дома Гришкиного - пепелище. Жена его, Анастасия, угорела и погибла в огне, а двое погодков, Мишка да Анька, сумели выскочить. Так и стали они  жить у Фёдора одной семьёй. Три годочка пролетело, а Григорий так и не женился. ,,Куды я, – говорит, – жену приведу? Вот деньжат наработаю, дом построю, хозяйством обзаведусь, а уж там и видно будет,,.  Но, пока, денег так и не собрал сколь надо.
   Расчёт их с молотьбой зерна, не оправдался. На мельнице, как на грех, собралось много желающих молоть. Фёдор хоть и поругался, но лезть без очереди не стал, вот и проваландались, чуть не два дня. Да дорогой новая напасть. Лопнул обод переднего колеса у телеги. Сваривать надо, а где, только в кузне своей.  Кой как вышли из положения. Хорошо веревка с собой была. Добрались, а вернее доползли, до дому.
      Разгружать муку не стали, в темноте-то все и ноги переломаешь, пока в амбар мешки волохаешь. Лошадь Гриня отвел на конюшню, попоил её, насыпал овса: ,,ешь милая, досталось тебе за энти  дни.,, Та благодарно фыркала.
    Прошли в избу. Темноту чуть разгоняла  лампадка под образами.  Как ни тихо старались идти, Александру, жену Фёдора разбудили таки.
   -Ты,  Федя? – высунулась она из дверей спаленки, - Спим мы давно. Где вас черти носили? Дети все глаза проглядели, всё гостинчиков дожидались, да так и заснули на полатях, не дождавшись. Случилось чё? – шёпотом проговорила она.
   -Мы, мать мы, с Гриней. Добрались, слава Богу. Обод у колеса лопнул, вот и провозились. Да и на мельнице пришлось задержаться, народу много. Заночевали в Котельниче.
   -Ну и ладно, живы и хорошо. Идите-ка на кухню, в чугуне картошка ещё наверно тёплая, я его на шесток поставила. Молоко  на столе, в крынке. Поешьте. Да лампу зажгите.
   -Мы, Саня, хотим в баньку сначала сходить, день от субботний. Топила ты баньку та?   
   -Топила, топила. Мы то все помылиса, попарилиса хорошо. Всё думали, ну вот вы чичас появитесь. Ан и нет вас во время. А теперь, какой пар в бане, всё остымши  давно. Ну да сходите, хоть помоетеса. Вона тама, на лавке, бельишко вам приготовлено. Подьте. – она закрыла за собой дверь.
   -Пошли, Гришуха, - сказал Фёдор, ощупью пробираясь к лавке и забирая с неё корзину с чистым бельём. Они вышли через заднюю дверь во двор, чтобы огородом пройти к реке.

    2 глава

      -Глянькося, как вызвездило то, - произнёс Гриня, задирая голову.
   -Да-а, - глядя в небо, восхитился Фёдор. – Вот ба, энти звёздочки, да в червонцы превратились, да к нам в корзину. То-то, деньжищ было б.
    Неожиданно, одна из звёзд сорвалась со своего насиженного места и стремительно полетела к земле. Прочертив на небе длинную дугу, она ткнулась в землю, где-то на берегу Вятки, как раз в районе банек, длинной цепью опоясывающих побережье. Друзья отчётливо услышали глухой удар, дрогнула земля.
    -Ну, Федька, твои слова да Богу в уши, Не иначе, как здоровущий кусок золота  кинул он нам на бережок. Айда скорее искать! - восторженно прошептал Гриня, от удивления потерявший голос. Друзья, забыв об осторожности, не думая, что в темноте и башку сломать можно, бросились через огороды, прыгая по грядам, чертыхаясь, спотыкаясь и падая, как безумные, с треском, напрямик  продираясь сквозь кусты и перепрыгивая заборы. Встрёпанные, ободранные выскочили на берег. Вдоль него, неровной, прерывистой цепью выстроилось десятка три разнокалиберных бань.
   -И чё мы с тобой Гриня, найдём здеся в темноте то, не знаю, - тяжело отпыхиваясь произнёс Фёдор.
   -Да, как это, не найдём, найдём. Он, кусок от, светиться должон. Золото ведь, да и нагрелся,  наверное, летел пока.
  -Как же, золото, разевай рот шире. Бог то, дурак што ли, такими то кусками золота бросаться.
  -Так чё ж ты тогда, как дурной, мчался? - хмыкнул Григорий.
  -Чё, чё, так ить  антиресно, што там грохнулось? - ответил в некотором смущении Фёдор. – Ладно, давайко-ся пошарим малость, могет и найдём чего..
     Долго они ходили от баньки к баньке, до боли в глазах всматриваясь в темноту. Осмотрели весь берег, но так ничего и не нашли.
   -Тьфу ты, - плюнул, наконец, Фёдор, - только время зря потеряли, уже вымылись ба давно, да и спать легли.
   -Ну ладно, Федюнь, надо будет завтречка походить, посмотреть, а ну, как и найдём чё, то-то шуму будет. Пойдём, помоемся пока, время то за полночь, пожалуй.
    -Пойдём-то пойдём, да вить и вода-то совсем остыла, наверное, - ворчал Фёдор, таща корзину с бельём, как только не растерял его. Они с трудом разыскали свою баню, и, отворив  дверь, вошли во влажную, тёплую темноту.

    3 глава

     -Во, темень то, глаз выколи, -  проговорил Фёдор, ощупью, по стенке пробираясь к окошку предбанника, на котором обычно стояла стеариновая свеча и лежал коробок со спичками. Пошарив по подоконнику, он к своему удивлению, кроме свечи в подсвечнике, больше ничего не нашёл. Спичек не было. Наклонившись, провел руками по скамейке стоящей под окошком. Нет ничего. Присев, на всякий случай, пошарил и под скамейкой.
-Твою мать, - выругался он, - спичек нет. Гриня, зайди-ка в парную, погляди, могет в печке уголёк какой найдёшь. Вздуем, да щепку зажжём, а там и свечу.
   Григорий, стоявший молча в дверях, отворив дверь парной, вошёл туда, закрыв за собой.
   -А жарко ишшо, и вода в котле горяча, ух ты, -  пробуя воду рукой и обжёгшись, бубнил он, нащупывая около печи кочергу. Поворошив ею в печке, не обнаружил ожидаемого сверканья угольков.
   -Не, Федюнь, прогорело всё, ни искорки, - с сожаленьем сказал он,  выходя из парной. – А камни в каменке горячи ишшо и парку поддать, пожалуй, можно б.
   -Вот чёрт, -  чертыхнулся Фёдор, - пробегу-ка я по банькам, могет, где и есть жар.  Больно уж не хочется в темноте-то мыться. А ты раздевайсь, да иди в парную, полежи покамест я хожу.                               Нащупав ногой в углу загремевшее пустое ведро, для золы, он, взяв его, вышел на улицу.
     Смутными, темными пятнами, на фоне едва  видимой свинцовой глади реки, просматривался ряд бань, расположившихся вдоль берега в десяти-двадцати саженях от воды.
    Его банька была предпоследней, поэтому к крайней бане он не пошёл, а пошёл к ближней в длинном их ряду. В ней горячих углей он не нашёл и, ворча, пошёл к другой, за ней к следующей, уходя всё дальше и дальше по длинному ряду бань. Нигде в печках жара не было, угли погасли. Ругаясь и проклиная всё на свете, Фёдор остановился и огляделся, пытаясь понять, как далеко он забрался. Так и не поняв, около чьей баньки он находится, решил, что эта будет последней, куда он зайдёт, а потом возвратится к своей. Гриня там уже, наверное, и в темноте сумел помыться.
    Отворив дурным голосом заверещавшую дверь, он с некоторым содроганием, удивляясь неожиданно появившемуся вдруг какому то страху, вошёл во внутрь.
 
   4 глава
                                             
    Почти все баньки в деревне строились по одному, общепринятому образцу и отапливались по ,,чёрному,,. У всех был предбанник, где можно было раздеться, перед тем, как идти в парную. В нём можно было передохнуть, после яростной порки себя веником, поостыть перед следующим заходом на полок.
     Как правило, таких заходов было несколько, и парились до изнеможения, охая, кряхтя и стеная от удовольствия получаемого от контакта с веником и лютым паром, который сами же и создавали, поддавая воду на раскалённую каменку. Камни в ней нагревались с помощью печи, со специальной нишей, в которую укладывались они, и ставился котел для воды. Печь разжигалась, огонь снизу нагревал камни и воду. Большая часть дыма уходила через дымоход на улицу, но часть его попадала в помещение парилки, так как печь клалась в ней, для большего тепла.
    После того как, камни и вода в котле нагревались, парную проветривали от набравшегося в неё дыма и пожалуйте мыться. На раскалённую каменку плескалась вода, и после нескольких ковшей, дышать от жара и пара можно было с трудом. Недостаток такой бани был в закоптелых стенах, к которым не дай Бог прикоснуться, не отмоешься.
    Бани по ,,белому,, строились несколько иначе. В парилке, так же, стояла печь, с каменкой и котлом, но отверстие топки выводилось в предбанник, создавались ещё некоторые ухищрения, и дыма в парную попадало значительно меньше.

   5 глава

       Фёдор, нащупав дверь в парилку, и громко брякнув ведром о косяк, вошёл в парную.
   -Ну, слава те Господи, есть угли, - облегчённо произнёс он, увидя в раскрытой топке печи, приглушённое золой, золотистое сияние. На его слова, с верхнего полка, раздалось громкое фырканье, заставившее Фёдора от неожиданности подскочить. Он отчётливо почувствовал, как волосы на его голове встали дыбом, сердце, громко ёкнув, провалилось, куда то вниз, а непонятная слабость подкосила ноги, и он упал на колени перед отверстием печи.
    -Кто здесь? – сразу осипшим голосом произнёс он. В ответ ни звука, тишина. Далеко не робкого десятка, много раз бывавшего в различных переделках Фёдора, охватила вдруг непонятная истома, лишившая его всех сил. Ему  захотелось растянуться, прямо на полу парной и, закрыв глаза, погрузиться в сон. Превозмогая себя, он снова спросил:
   -Ну, так кто же здесь есть, ответь, сучье племя, черт тебя побери, не видать ведь ничо.
И снова  фырканье, но на этот раз такое мощное, что из открытого отверстия печи, полетела зола и раскаленные угли прямо в лицо и на одежду сидевшего, на своих собственных пятках, Фёдора.
   -Ах ты, нечистая сила, - бросив ведро, заорал не своим голосом Фёдор, вскакивая с пола стряхивая и охлапывая с себя угли.  Несколько из них попали  за ворот рубашки,и теперь, провалившись вниз, немилосердно жгли ему брюхо, заставив скакать козлом, вытряхивая их. Ладно, хоть брючный ремень   затянут.
   -А ну, покажись, кто ты там ни наесть, выдь сюды, - распаляясь, кричал Фёдор.
   Стены парной неожиданно начали светиться странным, постепенно усиливающимся красноватым светом, осветившим помещение парной, стоящую под окошком у стены лавку с ведрами, полки.
    Кой-как, продрав слезящиеся глаза от попавшей в них золы, Фёдор, в тусклом, призрачном свете, узрел на верхнем полке, чудо-юдо. Гигантскую, в добрую сажень, приплюснутую сверху и от своей тяжести  расплывшуюся по полку, как большущий ком теста, голову - колобок, иначе и не назовёшь. Только в сказках колобок, который замесила бабка, пометя по амбарам и скребя по сусекам, был милым добрым, несколько самоуверенным и весьма симпатичным созданием. Здесь он был до жути страшным и отвратительным. У Федора, от изумления, отвалилась челюсть.
   -Чур, меня, чур, чур, чур – забормотал он, - с нами крестная сила. Чур, меня, чур!
    Голова, удобно расположившаяся на верхней площадке полка, заняла почти всю его поверхность. Огромные, с большую тарелку, красные, без век  и ресниц, светящиеся, как бы изнутри, глаза, зло смотрели на Фёдора, казалось, желая испепелить его.
    Большущий рот с толстенными губищами, кривился в злобной гримасе.  Небольшой нос судорожно раздувался, то, выворачивая, то, втягивая ноздри. Казалось, что голова собирается чихнуть,
    но никак не соберётся с силой. Ушей Фёдор вообще не увидел. 
    Но вот, всё быстрей и быстрей, глаза головы начали вращаться.  Щёки колобка и без того толстые, да круглые, стали надуваться, краснеть, наливаться жаром,  губы вытягиваться в трубочку, наподобие хобота. Красные глаза, став ещё огромней, полыхнули огнём, и вдруг закатились вверх. Нос сморщился и провалился, куда то внутрь головы. Две огромные щеки сомкнулись, образовав одну большую, вертикальную складку, ограниченную, в нижней части, вытянутым  вперёд и теперь полуоткрытым наподобие клюва, ртом. Похоже, что колобок собрался чихнуть.
   Какой это будет чих, Фёдор сообразил быстро и понял, что если он не уберётся отседа, сей же момент, может статься, что этот момент будет последним в его жизни.
   Голова, теперь, полыхала ярким светом, стены светились, раскалённым железом и источали ужасающий зной, а в бане было светло, как днём. Затрещали на голове волосы, рубаха начала дымиться, горло перехватило жаром. Ещё чуток и он вспыхнет, как факел. Подхватив с пола ведро, Фёдор стремглав бросился вон.      
    Выскочив на улицу и пробежав с десяток саженей, он, хватая широко открытым ртом живительную, ночную прохладу, остановился и оглянулся назад. Окна баньки пылали, как пылают отражённым солнцем стёкла домов. Этот свет растворил далеко всю темноту ночи, и Фёдор, с удивлением и ужасом отметил, что занесло его в поисках угольков, в баню бабки Акульи, знахарки и колдуньи, и, как утверждали многие деревенские, знавшейся с нечистой силой.
     Самое интересное было в том, что бабка два года, как померла, и баньку её старались обойти стороной и, конечно же, никто и подумать не смел, что бы затопить её.
   -Ну, мать честная, курица мясная, - только и смог пробормотать Фёдор, глядя на баньку и ожидая чиха, который развалил бы её на куски. Но чиха так и не последовало. Окна баньки начали тускнеть, и через минуту все вокруг погрузилось в темноту.
     Федор, прокашлялся, и, всё ещё содрогаясь от внутреннего напряжения, от ужаса, который ему пришлось пережить, позвякивая ведром, побрел по дорожке в сторону своей баньки. И тут, глаза его, узрели некое сияние, исходившее от ведра.
   Приподняв его и заглянув внутрь, он увидел насколько раскалённых угольков, попавших в него, по-видимому, во время  фырканья головы, или во время козлиной пляски Фёдора, при стряхивании их с одежды.
   -Вот то да, - удивился Фёдор, яростно скребя затылок,  значится, со светом будем.

   6 глава

         Он прибавил шаг и через пару минут, отворил дверь своей баньки.
   -Ты живой тут, Гришуня, - крикнул он в темноту. – Аль помылся уже.
   -Тута я, на полке.  Пригрелся, тебя ожидаючи, да и заснул. Где ж это  черти-то тя носили? Думал, до утра тя и не увижу. А знаш, как есть хочется, прям  невмочь уже.
   -Принёс я, Гриня, угольки то, - не отвечая на реплику друга, сказал Фёдор, - нашёл в баньке бабки Акульи, чичас свет вздуем.
   -Ты чё брешешь то, Федь? Бабки давно на свете нет, кто баню то топить будет? Не кому. Все боятся, стороной обходят её, - после некоторого молчания, произнёс Гриня.
   -Ан и нет, - сказал Фёдор, зажигая свечу, и высыпая угольки в печуру, - значит, есть кому. В подробности вдаваться не стал, решив, что расскажет о ночном своём приключении  завтра, при свете дня. Не стоит пугать друга, на ночь, чертовщиной такой.
    Поставив, раздвинувшую тьму, горящую свечу на подоконник, Фёдор, выскочил в предбанник и быстро разделся. Зачерпнув из котла ковш, ещё  горячей воды, плеснул на каменку. Зашипела,  испаряясь, вода. Ещё ковшик, ещё. Вместе с образовавшимся паром пошёл жар. Но вода из ковша, попадая на камни, не взрывалась,  как обычно, а так, шипела лишь не сильно.
   -Да, - промолвил Фёдор уныло, - не будет у нас пара, остыло всё.
   -Будет те причитать то, хватит ишшо нам, - расправил заранее распаренный в горячей воде веник, Григорий. – Ложися-ка на полок та, я тя вздую малость, вот токо чичас водички наведу. Он налил из котла в деревянные  шайки горячей воды, разбавив её холодной из ушата, стоящего на скамейке у двери.
   Фёдор, бросив ещё несколько ковшей воды на остывающие камни, покряхтывая, взобрался на верхний полок и ничком вытянулся на нём.
      Парились не долго, какой там пар, не пар, смех один, баловство. Да, в общем то, они и не рассчитывали на лучшее. Слава Богу, хоть так сподобились.
   -Ну, всё, Гришуня, давайкося, и я еще разок, пройдусь веничком по тебе, да и помоемся, - яростно взмахнул веником Фёдор. От его замаха, пламя свечи, стоящей на оконце, заметалось в разные стороны, да и оторвалось. Друзья остались снова в темноте.
   -Ах, што б тебя, - в один голос воскликнули оба и рассмеялись над своим дружным восклицанием. Хоть и плохонький свет от одной свечи, да все ж таки лучше, чем тьма кромешная.
   -Угольки наши, конешно, погасли уже, - спустил с верхнего полка ноги Григорий, собираясь слезть на пол.
Фёдор заглянул в печь и  подпрыгнул от удивления, увидав в ней яркое сияние.
   -Мама родная! Да энто што ж за чудо! Полна печь жару! – осеняя себя крестом, воскликнул он.
– Было-то три горячих уголёчка всего, а теперича, эвон сколь! Ну и ну! Чудно, однако!
    Гришка тоже удивлённо охал. Давно погаснуть бы должны уголья, а они разогрели даже и те угли которые были в топке холодными.
    Снова зажгли свечку и стали мыться, обсуждая происшедшее.
      -Нет, брат ты мой, - натирая мочалом грудь, говорил Гриня, – штой-то тут не так. Так ты, Федь, баешь, што из печки баньки бабки Акулины выгреб энти уголёчки? А чёж, тогда, только три штуки, а не пол ведра, а-а?
   -Чё, чё, да через плечо с цветочком! На кой хрен, мне было выгребать из печи все уголья то. Нешто нам и трёх не хватило ба, штоб свечку зажечь? – отфыркивался Фёдор, злорадно думая про себя: ,,ну, погодь, Гришунька, я тя удивлю завтрева”.
Но, отбиться от Грини с его расспросами было не просто.
  -Отвяжись ты от меня, нечистая сила, - разозлился Фёдор, выплеснув оставшуюся в своей шайке воду, на голову Григория. 
   -На-а-а-ших бьют, - завопил тот, в свою очередь, выливая воду на Федьку.
   Потузили друг друга, потолкались и стали домываться.  Свеча догорала и давала скудный свет, который даже тени в углах парной не мог разогнать. Зато из открытой топки печки исходило яркое сияние и свеча, со своим жёлтым язычком пламени, была, в общем, то и не нужна. Окатились, пофыркали и пошли в предбанник.
   -Антиресно, - произнёс Гриня, обтираясь полотенцем и глядя на сияние в парной, через открытую дверь. – Сколь же, уголёчки энти, гореть будут? По всем статьям, в печке одна зола должна ба быть давно. Ан нет, сияют себе. Антиресно, - повторил он.
   -Могет, в сам деле, заколдованные они, вот и горят так долго. Зайдём сегодня сюды вечерком, поглядим, - напяливая рубаху, высказал свою догадку Федор.
   -Да, - притопнул сапогом Григорий, - уж и петухам пора ба петь.

   7 глава

      Выйдя на улицу, друзья дружно перекрестились: ,,слава те Господи, вымылись,, и направились по тропинке вдоль банек на центральную дорогу, которая делила всю деревню на две части и спускалась к перевозу у реки. Небо всё также звездило, но на востоке стало светлеть.
    Фёдор шёл позади Григория и, вглядываясь в силуэты банек, мучился ожиданием чего-то необычайного, что должно сейчас произойти. И оно не заставило себя ждать.
     А вот, похоже, и банька бабки. Сердце Фёдора учащённо забилось в груди, слегка отдавая в горло. Снова непонятная слабость начала накатывать на него, но на этот раз ещё более отчётливо.
   -Стой-ка, Федь, - внезапно остановился Григорий, - штой то ноги не идут. Перегрелся, наверное. С какого-такого пара, однако.
    Остановились, как раз напротив баньки колдуньи. И вдруг, с треском распахнулась дверь, и друзья, разинув рты, обалдело уставились на огромное, круглое, огненное страшилище, которое пыжась и надуваясь, заняв весь проём двери, пыталось выбраться за порог.
   -О-о-ох, - застонал Гриня,  опускаясь на землю и почти теряя сознание от неожиданности и страха.
    – Ш-ш-т-т-о-о за чу-у-до?
   -Не видишь, што ли? Колобочек!  Такой вот, миленький, симпатишненький, - ухватив Григория под мышки и оттаскивая подальше от дверей, бормотал Фёдор, морщась от невыносимого жара, который источала голова, даже на расстоянии.
   Между тем, голова, не сумев выбраться на улицу, начала свирепо вращать глазами и надуваться, вытягивая губищи вперёд, готовясь, то ли чихнуть, то ли дунуть. От жара занялись косяки у двери, и языки пламени, устремляясь вверх, начали жадно лизать  доски.     Фёдор,  сообразив, что сей час что-то должно произойти, подхватив на руки беспомощного Григория, бросился прочь от баньки. Вслед им раздался ужасающий свист, затем взрыв, и огненный вихрь, кувыркая, понёс их. Одежда на них горела. Фёдор, обжигая руки, судорожно  начал сбивать с  себя и лежащего без сознания Григория огонь.
  От  увесистых шлепков Фёдора, Гриня пришёл в себя:
   -Што это,- слабым голосом произнёс он, устремляя взгляд на обьятую пламенем баню.
   -Што, што? Горит, как вишь, банька бабкина, синим огнём горит, проклятая.
   -А голова где, иль мне токо померещилось энто всё?
   -Да не-е, не померещилось, - протянул Федя. – А головка     лопнула, наверное, от злости. Похоже, нетути головушки. Ну,страшилушка !
   Они долго, обмениваясь репликами, смотрели на горящее строение и лишь когда обрушились догорающие брёвна, встали с земли и, не сговариваясь, направились к пожарищу. Занималось утро, но деревня  ещё спала.

   8 глава

   Подойдя к сгоревшей бане, или к тому, что от неё осталось, они обошли несколько раз вокруг неё.  Но сильный жар от пожарища, не дал им подойти близко, и, порешив   заняться своими исследованиями позже,  они отправились домой.
     Как ни старались пройти в дом потихоньку – не получилось. На скрип дверей и половиц вышла Александра
   -Мужики, вы чё? Утро ведь уже, а вы заявляетесь токо. Ну, опять штой то приключилось?
    В слабом утреннем свете она не смогла сразу рассмотреть их, но приглядевшись  ахнула:
    -Што такое, на кого ж вы похожи? Чумазые, обгорелые, вонючие! На пожаре, штоль, были где?
Её вдруг осенила догадка: -Никак баньку нашу умудрились сжечь, паразиты. Так ведь?
   -Да нет, Саня, - запротестовали оба, - цела наша банька, да и помылись мы мал-мала.
   -Не похоже штой-то, - подняла она грязную, руку Фёдора. Тот, ойкнув и зашипев, отдёрнул её.
   -А ну, выкладывайте! - грозно приказала, накидывая  на плечи пуховый плат. - Токо тихо, дети спят.
 Шёпотом, несколько бессвязно, перебивая и дополняя, друг друга, обрисовали происшествия сегодняшней ночи. Александра  охала, удивляясь происшедшему, но не очень то верила рассказанному.
   -Давайте-ка, помажу я вам волдыри та, - доставая кринку с топлёным маслом, сказала она.
   -Так вы ведь так и не поели, бедненькие, - пожалела  их, смазывая волдыри и пятна на теле, снявших свои рубахи мужиков. –  Ладно горемыки,  волосья т пообгорели – ништяк, отрастут.
Забинтовывая тряпицей правую руку Фёдора, которая пострадала больше всего, спросила:
   -Как, в кузне та, работать будешь, долго, чай, болеть та будет?
   -Да ты не  печались, Саня, на мне, как на собаке. Заживёт. Вот живички сосновой надо-ть принесть из кузни, есть там у меня в банке. Живичка та, от ожогов, завсегда хороша.
    -Мы, чичас, Саня, молочка хлебнём малость, да пойдём в сенцы, поспим чуток, а уж потом поглядим, што к чему, - заправляя рубаху в порты сказал Фёдор.
    -Ладно, поспите. Да ведь мне уж и вставать пора скоро, Зорьку доить, да и в поле выгонять. Буду ходить, разбужу вас, в сенцах та. Да и дети встанут. Шли б на сеновал, да и спали б себе. Токо морды-то, сполосните хоть, а ня то дети увидют, спужаюца.
   -А и то, верно, пойдём Гришуня, - охотно согласился Фёдор.

   9 глава

    Поспать долго не удалось. Разбудили дети. Младшенький, Петюня, забрался по лестнице на сеновал, увидал спящих, да и заорал:
    -Ре-е-бя, батька тута, да и дядька Григорий здеся!
Навалилась орава в шесть человек, подняли, не дали поспать, подарки им подавай. Пришлось сползать с сеновала, подарки раздавать. Роздали. Всем по большому петуху на палочке, да по прянику медовому. То-то радость детворе, то-то счастье.
    Позавтракали блинами со сметаною, что ожидали их в миске на столе, накрытые чистой тряпицей, ещё горяченькие, заботами Александры. Самой дома нет, видать к соседке ушла новостями делиться, какая баба удержится.
   -Ну, как, Федюнь, - спросил Гриня, - пойдём на бережок ,,вчерашний день,, искать, аль как?
   -Пойдем, сходим, да заодно поглядим на баньку бабкину, да на еёнае наследие. Давай, токо, лопаты возьмем, на случай.
      Яркое летнее солнце ослепило их. На дороге никого не видно. Кто в поле, кто по хозяйству справляется. Детвора вся, какая ни есть, на реку умчалась. Где, как не на воде, день такой проводить. Святая детская забава. Положив на плечо заступы, друзья не спеша, пошли вниз, по дороге к реке.
    У причала стоял паром, который, в это время дня стоит без дела и нужен только вездесущей детворе. Вопли, визг и  хохот заполняли всё пространство у берега. Мальчишки и девчонки, лихо прыгали и ныряли с настила и с перил парома, по одному и по несколько человек сразу, нисколько не боясь, покалечить или утопить друг друга. Друзья, перед тем, как повернуть на тропинку, ведущую к баням, постояли, наблюдая за резвящейся  детворой.
   -Во-он, наши бесятся, - ткнул пальцем Григорий.
   -Да вижу, вижу обормотов, - кивнул головой Фёдор. – Эх, скупнуться б тоже, да подкоптелые-подгорелые мы с тобой Гриня, привяжутся, ещё, с расспросами. Пойдем-ка, поглядим на наследство наше.
      Они пошли вдоль банек, с сожалением поглядывая сквозь кусты и редкие деревья, растущие на берегу, на заманчивое сверкание реки. А вот и сгоревшая банька. Возле неё стояла кучка деревенских бабок, мужиков и ребятишек, шумно обсуждая происшедшее.
   -А я вам грю, што видала ночью, как звезда скатилась с небес, прям на Акулькину баньку. И удар слыхала, прям так -,, Бу-ум!” Вота и сгорела банька т! – размахивала батогом баба Ефросинья, известная деревенская сплетница и балаболка.
  -Ну да! Всё т ты знаш, - визгливо возражала ей бабушка Нюра, худая, согбенная старушка, с лицом как, печёное яблоко, всегда и всё берущая под сомнение. – Как ты, ночью, могла увидать, в какую баньку звезда т упала, когда и кота белого в трёх шагах не видать было.
   Вышла я на крылечко Ваську кликать. Со мною он спит. Ко спине привалица и легче мне опосля, не так гнёт та. Зову: -,,кис, кис, кис Васинька,,. А он мне: -,,мяу, мяу,,. Да где ж ты, нечистый дух, не вижу ничо. Он снова мне ,,мяу,,. Тута же, на крылечке сидит, в трёх шагах, а не видать, хоть и белай. А то, баньку она Акулины увидала, издали, да такой ночью.
   -Так ить я подумала, куды ж ещё звезде звездануть, как не в баньку колдуньи, - не сдавалась баба Фрося. – Вот и сгорела, а с чего б ишшо?
    Приход Фёдора с Григорием, повернул разговор в другую сторону.
   -Чагой-то вы, мужики, с лопатами та, - набросилась на них Ефросинья. -Аль картоху решили подкопать, аль здеся, в огарышах покопаться? И што тута тока найтить можна, окромя горелок? Вона, токо печь с каменкой та и сохраниласа. Осталь всё, подчистую, сгорело,
  -А вота мы, чичас, в печь та и заглянем, - в тон ей серьёзно ответил Гриня. -Могет, пирог от, не очень сильна подгорел, есть можна.
  -Какой такой пирог, гри, хотим знать! - зашумели старухи, приняв всерьёз шутку Григория, но тот, шагая по угольям, ещё сохранившим жар ночного пожара, наклонился к отверстию топки.
  -Глянь-ка, Федюня, сияют уголёчки та!
Фёдор, присев, заглянул в отверстие печи. Несмотря на яркий, солнечный день, в топке её, отчётливо было видно сияние раскаленных углей.
   -От то да, - удивлённо произнёс он, хотя нечто подобное и ожидал увидеть. – Ну, бабки, тащите-ка плошки каки, да берите кажна по уголёчку из энтой печки. Не простые уголёчки та в ней, заколдованные. Никогда не загаснут, всегда жар в печи будет и растоплять не нада. Никаких вам спичек. Энто, ведь бабка Акулина наследство нам оставила, пользуйтесь. Верьте, верьте, так оно и есть. В сам деле. Не вру, ей Богу!
   Бабки заохали, запричитали, стали тоже в открытую печь недоверчиво заглядывать, переговариваться. Вот двое уж и за плошками поскакали на своих клюках, как бы не опередил кто.
  -Пойдем-ка мы, Гришуня, до своей баньки, глянем, так ли всё энто, как я сказал тут.
   Они, закинув лопаты на плечи, направились к своей бане, оглядываясь на громко споривших оставшихся старух. В общем хоре голосов, выделялся пронзительный дискант бабки Нюры:
 - А я, грю вам, што враки всё энто, брешет Федька, все брешет!
                      
   10 глава

      Прислонив лопаты к стене баньки, они вошли внутрь и сразу же, через открытую дверь парной, в полумраке помещения, увидели в топке печи яркое сверканье углей.
   -Ну-у, сияют и жар хорошай, - присел на корточки Фёдор и бросил в печь щепку, чтобы убедиться, что это ему не чудится. Щепка тут же занялась огнём.
- Похоже, Гриня, у нас, теперича, забот со спичками никаких не будет. Надо б, пожалуй, и домой, в избу, взять угольков та.
   -Здорово, - восхищённо произнёс Григорий, - вечный огонь. Вот, токо, вечный ли? Могет, погорят-погорят, да и перестанут.
   -Ладна, што там гадать, время покажет, - поднялся с корточек Фёдор, - пойдем-ка чичас, по бережку побродим, сдаётся мне, што в откос энта штука т влепилась.
    Они вышли на улицу, и, забрав лопаты, спустились по тропинке к воде. Если у перевоза берег был достаточно пологий, то с этой стороны, начиная с последней бани в ряду, а их баня была предпоследней, береговой откос круто поднимался  вверх. Идя по кромке берега, они, задрав головы, внимательно оглядывали песчаный скат. Гриня первым увидел нагроможденья песка и земли:
    -Вона, Федюнь, есть чтой та, на самом верху откоса, саженей  пятьдесят отселя.
   -Ага, вижу, - присмотрелся Фёдор.
    Подойдя ближе, они остановились напротив нагромождений земли и песка, и, стоя у воды, подняв головы начали разглядывать этот хаос, не решаясь подняться наверх. Огромная сила удара разметала откос по сторонам, обрушила верхнюю часть берегового склона, вместе с растущими на краях его соснами и вырыла большую яму, в которой и спрятался гость. Насмотревшись, друзья поползли по осыпающемуся под ногами песку наверх.
   -Што й-то не похоже энто на золото, - разглядывая лежащий на дне воронки голубой, сверкающий на солнце миллионами  переливающихся вкраплений камень, задумчиво произнёс Фёдор.
      -Батюшки, - охал в восхищении Гриня, - красота то, какая небесная, глаз не оторвать, так и смотрел бы без конца, не насмотрелся.
   -Вот так чудо к нам пожаловало с небушка, - погладил Фёдор поверхность камня и, охнув, отдёрнул руку, - глянь, жжётся то как.
Грубая, привыкшая к работе и огню ладонь Фёдора моментально покраснела  и начала набухать волдырями.
  -Ну, вота ишшо – посочувствовал Григорий, - мало праву руку попортил, так  и левой досталось. Я чичас, пожалуй, раскапывать начну, а ты уж не лезь, волдыри сорвёшь, - и он, с трудом удерживаясь на осыпающемся склоне, начал окапывать камень. Фёдор, не удержавшись, тоже начал потихоньку, держа лопату в правой руке и слегка придерживая левой, ковырять песок. Через полчаса они сумели подкопать камень и стали спихивать  его вниз, к реке. Оставляя глубокую борозду на песке, тот пополз к воде и, плюхнувшись в воду, зашипел, окутываясь паром.
    Друзья, рассматривая камень, присели рядом на песок откоса.
   -Не больна велик та, - произнёс Фёдор, - в обхват пожалуй, ну, а весу будет пудов на десять. Но, красив та как! Ишь, сверкат.
   Камень, лёжа своей нижней частью в воде, ещё парил и пар заставлял то гаснуть, то ярко вспыхивать сверкающие искорки звёздочек на нём. Остывая, посланец небес становился заметно голубее и эта переливающаяся, сверкающая, небесная чистота, захватывала дух и вызывала восторг.
    Насмотревшись, порешили перевезти камень до переправы на небольшом плотике, невесть кем и когда построенном и приспособленном бабами для полоскания белья, а ребятнёй для купания и ловли рыбы. А там, на телегу и  до кузни, попробовать плавить, а вдруг, что-то выплавится.  Так и сделали. Правда, не обошлось без некоторых осложнений. Когда перегоняли плот, за ними увязалась целая армия ребятишек, которые, впрочем, оказали весьма существенную помощь при затаскивании камня на плот.   
    Слух о том, что Федькой и Гришкой найден небесный камень, красоты необычайной, мгновенно облетел всю деревню и на берег, полюбоваться на чудо, пришли все свободные от полевых работ и домашних дел.
  -Што ж, Гриня, - сказал Фёдор, - пойдём домой, разгрузим муку, да лошадь запряжём.

   11 глава

      Немного времени понадобились, чтобы освободить стоящую во дворе под навесом телегу от груза. Гриня таскал мешки на горбу, а Фёдор под мышкой. Если б руки не были обожжены, то брал бы по паре мешков, под каждую подмышку, силушкой Бог не обидел, а так только под левую, придерживая правой. Но долго ль в амбар стаскать десяток кулей двум сильным мужикам. Запрягли лошадь, бросили на телегу пару длинных, толстых досок и выехали со двора.                   
    На берегу собралось добрых полдеревни поглазеть на красоту необыкновенную. Кругом только и слышны были охи да ахи, а камень, лёжа на прибрежном песке, горделиво сиял своей небесной красотой, заставляя людей изумлённо восторгаться. Дружными усилиями он был водружён на телегу, и они поехали в кузню, стоящую несколько на отшибе, на окраине деревни, около небольшого, заросшего пруда. Определили его на небольшом возвышении,  рядом с кузней.
   -Ну, ты глянь, што деется та, - ворчал Федор, пытаясь отбить зубилом кусок камня, - почище кремешка будет, никак не сколоть. Нет, ты токо глянь, зубило село!
   -А ты, - посоветовал Гриня, - тресни по нему большим молотом, могет и отколешь кусок от. Хотя руки то твои плохи.
   -Скажешь тоже, по такой красоте да молотом, - возмутился Фёдор, - да и не смогу я молот то чичас в руках удержать.
  -Ну к, дайко-ся я разок тогда вдарю, раз ты не могёшь, - притащил, все же, большой молот Григорий.
   -Варвар ты, Гриня! Отодь, брось молот, не то я чичас тебе вдарю  -оттолкнул его в сердцах Фёдор. 
   Так и не сумев отбить от камня ни кусочка, друзья оставили эту затею и, растянувшись на траве недалеко от небесного красавца, молча уставились на него.
   -И чё мы с ним теперича делать будем, - задумчиво ковыряя в носу, спросил Гриня.
   -Чё-чё, через плечо, так и будем любоваться на него. Пусть лежит, хлеба не просит. Пользы никакой, зато глазу приятно. Да и народу поболе могет быть. Приедут посмотреть на него, а там, глядишь и заказ лишний.
     Неожиданно на дороге ведущей к барской усадьбе, послышался  топот копыт.
   -Никак к нам ктой -то пожаловать решил, - прикладывая руку ко лбу, приподнялся с травы Григорий.
   Следом за ним встал и Фёдор, вглядываясь в приближающийся тарантас.
   -Никак управляющий пожаловал, - рассмотрел он возницу, - сам Карл Францыч. Заказ, какой везёт, што ли?
   -Тпрруу - остановил коня управляющий и, бросив на сиденье таратайки поводья, молодцевато спрыгнул на землю.
    -Ну с, молётые люти, показайт мне фаш непесный  странник, - подошёл он к друзьям.
   -А-а-а, -протянул управляющий, увидев лежащий на пригорке камень, - фишу, фишу.
    Он, что-то бормоча себе под нос, несколько раз обошёл его, внимательно разглядывая поверхность.
    Снял пенсне, протер его носовым, тщательно выглаженным платком, и снова водрузил на свой породистый, угреватый нос и опять пошёл вокруг камня, приседая и заглядывая под низ.
   -Вот так, - сказал вполголоса Гриня, - ни тебе здравствуйте, ни до свиданья.   
   Слух у управляющего, по-видимому, был отменный, он услыхал сказанные слова и тут же живо поднялся с корточек:
   -О-о-о! Entschuldigen Sie bitte. Прошу меня извиняйт, што мой оказался такой нефежлифый. Мой отшень интересант этот камень. Мне сказайт, што ви находить его на берег и везти в кузница.
  -Быстро же вам доложили. Да, вот мы с Григорием нашли его на берегу, правильно вам сказали.
   -Та, та, - засмеялся управляющий, - телеграф рапотайт пистро. Это очшень красифый камень и его надо определяйт в музей. Я будет разкофарифать с графом, штопы этот камень у фас забрайт.
   -Это как же так, извините, забрать? Мы нашли  энтот камень, он наш и мы его не отдадим, - возмутился Фёдор, а Гриня почувствовав, что из всей этой истории можно получить определённую выгоду, добавил:
   -Ну, нет! За просто так мы вам его не отдадим. Придётся немного подраскошелиться.
   -Nein, nein, - смутился Карл Францевич, - ви меня не так поняйт. Ми покупайт у вас камень за кароший теньги.
   -Меньше чем за триста рублёв мы его вам не отдадим, - ляпнул Фёдор, и прикусил  язык, испугавшись названной огромной  суммы.
   -Sehr gut! Wunderbar! Карашо, карашо, - засуетился управляющий, - я думайт, што камень этих тенек стоит. Я путу кофарить с графом, а фы, - садясь в тарантас и блестя золотыми фиксами зубов и стёклами пенсне, показал он на камень, - переките  ефо!
     -Ну вот, Гришуня, мы с тобой и богачи, - глядя вслед уезжающему экипажу, сказал Фёдор.
   -А ведь и впрямь, Федь, твои слова оказались Богу в уши. Нутко, триста рублёв! Да нам, таких денег и за десять лет не заработать. Эх, мать чесная! Будет  у меня теперича и дом и жена и корова! Как без коровки та? Пару лошадок надо б ещё приобресть. Эх, ма, жисть та кажись настаёт разлюли-малина!
    Восторги и радость Григория с удовольствием разделил Фёдор, хотя эта радость была несколько омрачена мыслью о том, что с камнем они продешевили. Уж больно быстро согласился управляющий на названную сумму. Похоже, что  стоит то камушек  в десять, сто, а может и в тыщу раз больше.
   -Гришуня, - обнимая друга за плечи, задумчиво сказал Фёдор, - а ведь камень та энтот, стоит таких деньжищ, что если б мы их получили, то они, пожалуй, в корзинку-то нашу и не поместились ба. Вот ведь, пирожочки та какие, с котятами !