Журналисты The Wall Street Journal рассказали о результатах годового эксперимента: в апреле 2018 года они собрали портфель случайных акций, кидая дротики от дартса в развешанные на стене страницы газеты с котировками акций. Спустя год средняя доходность по портфелю составила плюс 17,3% — больше, чем у профессиональных инвесторов.
Журналисты выбрали восемь акций для покупки и две — для продажи. Лучший результат показал бухгалтерский сервис Paychex (рост акций на 41%), а худший – Barrett Business Services (-12,3%).
Свои результаты журналисты сравнили со средней доходностью акций, которые в качестве инвестиционных идей предлагали управляющие фондами на ежегодной конференции в Нью-Йорке. Средняя доходность по их портфелю за год составила минус 9,7%. Бумаги, выбранные случайно, обошли тщательно отобранные акции на 27 п.п.
В WSJ отмечают, что индекс S&P 500 с 23 апреля 2018 года по 22 апреля 2019 года вырос на 11,1%. Портфель профессиональных инвесторов отстал от индекса на 20,8 п.п. При этом в подсчётах не учитывались комиссии за управление и успех, которые берут хедж-фонды: стандартные — 2% и 20% соответственно.
В 2008 году редакция журнала «Финанс.» начала эксперимент: журналисты хотели сравнить, кто заработает больше — квалифицированные управляющие паевых инвестиционных фондов или обезьяна. Обезьяна собрала «портфель» из акций восьми российских компаний на сумму 1 млн рублей. В 2018 году стоимость её портфеля выросла до 7,5 млн рублей — обезьяна могла бы получить 1 млн рублей дивидендов. Результаты профессионалов, отобранных журналом, оказались хуже — например, паи ПИФ «Атон Пётр Столыпин» (бывший УК «ОФГ Инвест») за это время выросли в 5,1 раз, с 454 до 2 334 рублей.

Сработать мебель мудрено:
сначала мы берём бревно
и пилим доски длинные и плоские.
Эти доски вот так
зажимает стол-верстак.
От работы пила
раскалилась добела.
Из-под пилки
сыплются опилки.
Рубанок в руки —
работа другая:
сучки, закорюки
рубанком стругаем.
Хороши стружки —
желтые игрушки.
А если нужен шар нам
круглый очень,
на станке токарном
круглое точим.
Готовим понемножку
то ящик, то ножку.
Сделали вот столько
стульев и столиков!
Столяру хорошо,
а инженеру — лучше,
я бы строить дом пошел,
пусть меня научат.
Я сначала начерчу
дом такой, какой хочу.
Самое главное,
чтоб было нарисовано
здание славное,
живое словно.
Это будет перед,
называется фасад.
Это каждый разберет —
это ванна, это сад.
План готов, и вокруг
сто работ на тыщу рук.
Упираются леса
в самые небеса.
Где трудна работка,
там визжит лебедка;
подымает балки,
будто палки.
Перетащит кирпичи,
закаленные в печи.
По крыше выложили жесть.
И дом готов,
и крыша есть.
Хороший дом,
большущий дом
на все четыре стороны,
и заживут ребята в нем
удобно и просторно.
Инженеру хорошо,
а доктору — лучше,
я б детей лечить пошел,
пусть меня научат.
Я приеду к Пете,
я приеду к Поле.
— Здравствуйте, дети!
Кто у вас болен?
Как живете, как животик? —
Погляжу из очков кончики язычков.
— Поставьте этот градусник
под мышку, детишки.-
И ставят дети радостно
градусник под мышки.
— Вам бы очень хорошо
проглотить порошок
и микстуру ложечкой
пить понемножечку.
Вам в постельку лечь
поспать бы, вам —
компрессик на живот,
и тогда у вас до свадьбы
все, конечно, заживет.
Докторам хорошо,
а рабочим — лучше,
я б в рабочие пошел,
пусть меня научат.
Вставай! Иди! Гудок зовет,
и мы приходим на завод.
Народа — уйма целая,
тысяча двести.
Чего один не сделает —
сделаем вместе,
Можем железо
ножницами резать,
краном висящим
тяжести тащим;
молот паровой
гнет и рельсы травой.
Олово плавим,
машинами правим.
Работа всякого
нужна одинаково.
Я гайки делаю,
а ты для гайки
делаешь винты.
И идет работа всех
прямо в сборочный цех.
Болты, лезьте в дыры ровные,
части вместе сбей огромные.
Там — дым, здесь — гром.
Громим весь дом.
И вот вылазит паровоз,
чтоб вас и нас и нес и вез.
На заводе хорошо,
а в трамвае — лучше,
я б кондуктором пошел,
пусть меня научат.
Кондукторам езда везде.
С большою сумкой кожаной
ему всегда, ему весь день
в трамваях ездить можно.
— Большие и дети,
берите билетик,
билеты разные,
бери любые — зеленые,
красные и голубые.-
Ездим рельсами.
Окончилась рельса,
и слезли у леса мы,
садись и грейся.
Кондуктору хорошо,
а шоферу — лучше,
я б в шоферы пошел,
пусть меня научат.
Фырчит машина скорая,
летит, скользя,
хороший шофер я —
сдержать нельзя.
Только скажите,
вам куда надо —
без рельсы жителей
доставлю на дом.
Едем, дудим:
«С пути уйди!»
Быть шофером хорошо,
а летчиком — лучше,
я бы в летчики пошел,
пусть меня научат.
Наливаю в бак бензин,
завожу пропеллер.
«В небеса, мотор, вези,
чтобы птицы пели».
Бояться не надо
ни дождя, ни града.
Облетаю тучку,
тучку-летучку.
Белой чайкой паря,
полетел за моря.
Без разговору
облетаю гору.
«Вези, мотор,
чтоб нас довез
до звезд и до луны,
хотя луна и масса звёзд
совсем отдалены».
Летчику хорошо,
а матросу — лучше,
я б в матросы пошел,
пусть меня научат.
У меня на шапке лента,
на матроске якоря.
Я проплавал это лето,
океаны покоря.
Напрасно, волны, скачете —
морской дорожкой
на реях и по мачте
карабкаюсь кошкой.
Сдавайся, ветер вьюжный,
сдавайся, буря скверная,
открою полюс Южный,
а Северный — наверное.

Одному моему коллеге подарили на Новый год бутылку водки. Подарок как подарок, если бы не одно "но" - на бутылке крупными буквами было написано, что напиток внутри не простой, а био. Мода на органические и биопродукты, долгое время обходившая Россию стороной, все-таки докатилась и до нас.
В Европе и США "зеленое" безумие длится уже не один десяток лет. Разнообразные движения по спасению природы начали зарождаться на Западе в ответ на действительно безобразное и бездумное издевательство над окружающей средой во второй половине XX века. Поначалу власти и обычные граждане не воспринимали экологов всерьез, чему немало способствовал формат их акций - яркий, зачастую с переходом в экстремальность и при этом жутко назойливый. Но постепенно борьба за чистоту планеты захватила и обывателей, так что сегодня когда-то хрупкий росток экоэнтузиазма расцвел и превратился в уродливую химеру экофричества.
Одно из главных отличительных качеств адептов "зеленой" идеологии - это непоколебимое упрямство и фанатичная преданность идеалам того, что они считают рациональным природопользованием. Спорить с экофриками бесполезно - в ответ на все аргументы они либо бесконечно повторяют что-нибудь вроде "ядерные отходы опасны для здоровья", либо сочувственно улыбаются и качают головой.
Стремясь защитить планету от злокозненных действий промышленников или просто несознательных граждан, экофрики делают очень странные вещи. Например, морозят себя и своих детей, в том числе новорожденных, в домах, единственный источник тепла в которых - солнечные батареи. Приверженцы "зеленых" технологий стоически переносят холод (солнечные батареи не могут обогреть дом так же хорошо, как обычное отопление), согреваясь мыслями о том, как они помогают экологии. Видимо, из-за окоченения жизненно важных органов замерзающие экофрики не могут забить в гугл несколько слов и узнать, что производство солнечных батарей по вредности для окружающей среды даст фору многим другим, традиционно считающимся неэкологичными.
Берегущие (как им кажется) планету граждане с удовольствием переплачивают в магазинах за товары, на которых стоит наклейка "Био", "Органик" или "Не содержит ГМО". Обычно "био" означает, что лежащая в красивых лотках картошка или морковь удобрялись исключительно навозом и непременно от коров, которые ели только генетически не модифицированную траву. Почему ГМО вредны, экофрики объяснить не могут, хотя многие из них, кажется, и правда верят в то, что выращенные в лаборатории морозоустойчивые помидоры в ближайшее время мутируют и захватят мир.
Еще один фетиш экофриков - атомная энергетика, точнее, отказ от нее. Самые буйные противники АЭС готовы рисковать своей жизнью, а заодно жизнью десятков рабочих и сотен местных жителей, проникая на территорию станций и устраивая там разного рода демонстрации. Менее темпераментные ненавистники мирного атома ограничиваются тем, что подписывают разнообразные петиции и голосуют за "зеленых" кандидатов. Тот факт, что единственная альтернатива атомной энергетике - это сжигание углеводородов, которое даже его сторонники не рискнут назвать безопасным, экофриков не останавливает. Вероятно, они уверены, что люди во всем мире живут в уютных маленьких городках, которые можно осветить и отопить за счет пары-тройки ветряков. Тоже, кстати, не самых безопасных для природы - ветрогенерация подчас сильно влияет на близлежащие почвы.
Самые обеспеченные экофрики покупают себе электромобили, чтобы не загрязнять атмосферу выхлопами. Подключая машину к розетке на заправке, счастливые владельцы "зеленых" машин вряд ли задумываются над тем, каким путем электричество попадает в питающий аккумулятор шнур. Вероятнее всего, первоисточником этой "экологически чистой" энергии является какая-нибудь близлежащая ТЭЦ или даже ГЭС. Большой вопрос, что опаснее для экологии - продукты неполного сгорания бензина, которых с каждым новым поколением двигателей становится все меньше, или полностью разрушенные биосистемы перекрытых рек.
Конечно, трата пары лишних долларов или голосование за очередного "зеленого" депутата - очень простой путь почувствовать, что ты не просто пользуешься благами общества потребления, а помогаешь птичкам, рыбкам и цветочкам. Но если дать себе труд немного подумать и разобраться, что же на самом деле полезно для экологии, а что - для производителей того или иного "экопродукта", то может выясниться, что помогаешь ты совсем не тому, кому рассчитывал.

Существует два подхода к замене органов. Первый — протезы и технические устройства вообще. В этой статье мы не будем затрагивать этот способ из-за его очевидных недостатков: любой искусственный элемент со временем изнашивается, и его вряд ли можно починить где-либо еще, кроме как в месте его установки, да и специалистов по биомедицинской технике не так много. Второй — выращивание органов и тканей. Этот подход гораздо удобнее: клетки способны к регенерации, да и «починить» свои запчасти можно у любого врача. Это и называется медициной.
Долгое время такие идеи были прерогативой писателей-фантастов и встречались лишь в мифах — например, согласно Махабхарате (привет, РЕН ТВ!) дети царя Дхритараштры были выращены в «биореакторах» из бесформенных кусков плоти.
Но всё начало меняться в первой половине ХХ века. В это время активно работал ученый-биолог Алексис Каррель, личность крайне интересная: любитель евгеники, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине 1912 года, член фашистской партии Франции (PPF) и иностранный член-корреспондент АН СССР. Он первым доказал, что можно долгое время поддерживать жизнедеятельность изолированных клеток и тканей вне организма человека. Посмертную оценку его работы провел американский ученый Ян Витковский, который в своей статье «Бессмертные клетки доктора Карреля» изложил почти детективную историю о началах регенеративной медицины и клеточном старении вообще.
В 1970–1980-х годах в исследованиях стволовых клеток произошел бум. Теории о неких «клетках-прародителях», из которых развивается всё разнообразие тканей организма, появлялись в научной среде еще с XIX века, однако экспериментальное подтверждение появилось только в 1963 году для мышей и в 1978 году для людей. Одновременно с этим ученый-цитолог Джуда Фолкман открыл механизмы клеточной дифференцировки — это процесс, во время которого неспециализированные стволовые клетки специализируются и могут превратиться в клетку любой ткани. Фолкман обнаружил, что для этого необходимы химические сигнальные факторы. Именно тогда появились первые проекты так называемых матриксов для изучения роста клеток не на плоском дне культурального флакона, а в объемной трехмерной среде.
Наши ткани состоят не столько из клеток, прижатых вплотную друг к дружке, сколько из того самого внеклеточного матрикса — будь то коллагеновые волокна или апатитная губка, как, например, в костях.
Чтобы вырастить на его основе какую-либо ткань или орган, нужно максимально бережно этот матрикс обесклеточить — обработать его серией растворов, содержащих додецилсульфат натрия (SDS). По сути, мы должны промыть кусок ткани с помощью «клеточного „Фейри“» (и это не шутка, SDS входит в состав большинства моющих средств), при этом жировые мембраны клеток растворяются, а поддерживающий их внеклеточный каркас остается нетронутым.
Дело в том, что даже при удалении клеток мы оставляем белковые гормоны (то есть факторы роста, факторы дифференцировки), которые успели осесть на коллагеновом каркасе, нетронутыми. Поэтому выделенная из организма пациента стволовая клетка, попадая в этот матрикс, сразу «понимает», во что ей дальше превращаться: «Так, я в коллагеновой среде, а вокруг меня много молекул VEGF (фактора роста внутренней поверхности сосудов), значит, я должна превратиться в стенку сосуда». Подробнее о том, как клетки дифференцируются на матриксе из обесклеточенных органов, можно узнать из презентации SENS Foundation:



Эта конференция состоялась еще в 2011 году. Сейчас группа Шая Сокера (докладчика на видео) занимается биосенсорами и платформами скрининга лекарственных веществ на искусственных органах и тканях.
Справедливости ради нужно отметить, что иногда клетки сажают и на биосовместимый полимер. Одним из первых успешных опытов было создание новой легочной артерии: ученые взяли кусок периферической вены и выделили из него клетки, которые могут стать стенкой сосуда.
Эти клетки были «засеяны» на полимерную трубку, которую после небольшого периода культивирования вживили на место пораженной артерии. Трубка-матрикс была сделана из материала, который постепенно растворялся в организме, а полимер заменялся на коллаген по мере дальнейшего роста клеток и регенерации сосуда. В этом эксперименте всё прошло более или менее успешно, однако нужно делать скидку на то, что пациенту было всего 4 года — у молодого организма все-таки гораздо больший потенциал к регенерации, чем у старого.
В случаях с более объемными органами на помощь приходит техника обесклеточивания (децеллюляризации). Здесь и всплывает имя скандально известного хирурга Паоло Маккиарини. Он первым пересадил человеку донорскую трахею, взятую из трупного материала, но пациентка умерла после операции. Есть мнение, что всему виной был обычный бактериальный сепсис, который закончился фатально. Маккиарини провел несколько таких экспериментальных операций, часть из которых прошла без серьезных осложнений, хотя некоторые коллеги называли его деятельность этическим Чернобылем.
Для большинства пациентов искусственная трахея была единственным способом продлить жизнь. При этом они страдали множеством сопутствующих заболеваний, которые сами по себе могли стать фактором, ухудшившим их состояние после трансплантации. Кроме того, одной из претензий этических комитетов к Маккиарини было то, что при каждой операции он применял новую экспериментальную методику: якобы смена способов и материалов для трахеи свидетельствовала о том, что хирург не знал, что делает. Комиссия в своем отчете заявила, что использовать непроверенные методики даже тогда, когда человек мог умереть с высокой степенью вероятности и при любом другом лечении, недопустимо.
Тем не менее при пересадке органов и тканей, полученных при помощи обесклеточивания, небольшие воспаления — нормальное явление. Каждый день в нашем организме образуется множество потенциально раковых и сенесцентных (старых) клеток, которые могут либо начать бесконтрольно делиться, либо выделять малоизученные пока «факторы старения». Наши иммунные клетки, циркулируя по кровеносным сосудам, каждый день эффективно находят и убивают эти клетки. Но если ткани выращиваются «в биореакторе», такой отбраковки не происходит, и, когда новый орган подключается к кровеносной системе, иммунные клетки буквально сходят с ума от обилия «некачественных» клеток в пересаженных тканях.
К счастью, модели тканей и органов, выращенные на коллагеновом каркасе из донорского материала, можно успешно использовать в доклинических испытаниях лекарственных веществ. Теоретически это даже может дать более точные результаты, чем испытание на клеточной монокультуре.
Что же касается прикладных успехов биотрансплантации, то стоит начать с козырей — бьющегося мышиного сердца. Его вырастили с помощью обесклеточивания с последующим засевом стволовыми клетками:



Конечно, оно пока не способно эффективно качать кровь и сокращается не очень ритмично, но сам принцип выращивания в пробирке сложных органов, состоящих из нескольких типов тканей, уже работает.
В чем же подвох? Почему бы просто не пересадить сердце от здорового донора? Дело в том, что тканевую несовместимость еще никто не отменял: провести всю оставшуюся жизнь на иммуносупрессивных препаратах для профилактики отторжения — так себе вариант. Более того, препараты, угнетающие иммунитет, делают больного более восприимчивым к инфекциям, которые здоровому человеку не страшны, и уязвимым перед условно-патогенными микроорганизмами. Если пациент не в критическом состоянии и у него есть еще минимум месяц жизни, то новая технология выращивания органов не только спасет его, но и полностью уберет риск осложнений — ведь для этой процедуры подойдет сердце практически любого донора. Причем этот вариант устроит не только клиницистов (поддерживать «жизнь» донора со смертью мозга непросто), но и биоэтиков: орган можно взять у донора, уже направляющегося в морг, без введения дополнительных шатких критериев биологической смерти.
В начале статьи мы упоминали механические протезы и их недостатки. Если откажет, например, искусственный клапан сердца, пациенту смогут помочь только в узкоспециализированной клинике — в медицинской литературе описано много случаев заедания створок механического клапана. А вот донорский или искусственно выращенный орган больного сможет спасти любой квалифицированный врач.
А вот большая часть разработок, которые уже используются, пока имеет лишь статус экспериментального лечения. Еще с 1990-х годов в комбустиологии (раздел медицины, занимающийся изучением ожоговых травм) известна методика «кожного спрея»: врач берет кусочек кожи, растворяет его до однородной клеточной суспензии, а потом наносит ее на пораженные поверхности. Сейчас ее используют в западных странах.
Существует также технология «ксенокожи»: новые кожные покровы выращиваются на матриксе из кожи мутантных свиней, у которых отсутствует галактозилтрансфераза — фермент, провоцирующий иммунный ответ у человека. Существует также несколько других коммерчески доступных методик производства кожи из клеток пациента: Epicel (EPIBASE, EpiDex), MySkin, Laserskin (Vivo-derm), Bioseed-S и CellSpray.
Сейчас проходят клинические испытания новые способы лечения небольших структурных дефектов внутренних органов с помощью стволовых клеток. Уже коммерчески доступны ECM-материалы на основе обесклеточенных матриксов мочевых пузырей свиней.
А вот с сердцем, легкими, почками и другими востребованным органами пока что не очень, увы. Большая часть современных разработок в области регенеративной медицины пока что находится лишь на стадии клинических испытаний. И к большому сожалению, если кому-то необходима такая помощь, остается лишь постоянно мониторить сайты крупных западных медцентров, специализирующихся на такого рода вещах.